Hunafa.com

Во имя Аллаха Милостивого Милосердного!

О вы, которые уверовали! Не берите друзьями Моего и вашего врага. Вы обращаетесь к ним с любовью, а они не уверовали в то, что пришло к вам из истины. Они изгоняют Посланника и вас за то, что вы веруете в Аллаха, Господа вашего. Когда вы вышли бороться на пути Моем и искать Моего благоволения, вы скрывали к ним любовь. А Я лучше знаю, что вы скрывали и что вы обнаруживали. Кто сделает это из вас, тот уже сбился с верной дороги.

Коран, сура 60 аль-Мумтахина, айат 1

Однажды в Интернет журнале «Тептар» я случайно наткнулся на сообщение, где человек, по-видимому, из тукхума аькхий, рассказывал о чеченцах-аккинцах. Там было, в частности, с заметной гордостью указано, что с аккинцами  якобы встречался русский поэт Михаил Лермонтов. В качестве доказательства были приведены строки из его поэмы «Измаил-Бей»:

Темны преданья их. Старик чеченец,
Хребтов Казбека (ред. («teptar.com» – А.Т.) Аькхи-Лам/Баш Лам)
бедный уроженец,
Когда меня чрез горы провожал,
Про старину мне повесть рассказал

В тексте выделены слова «чеченец» и «хребтов Казбека» как доказательство, что речь будто бы идет о нагорных аккинцах.

В действительности же М. Лермонтову на время написания этой поэмы (1832 г.) было семнадцать лет, он был студентом Московского университета и ничего на Кавказе забыть не мог, тем более в таких отдаленных районах, как аккинские земли. К этому времени он был на Кавказе лишь дважды – в зоне сегодняшних «Кавказских минеральных вод»: один раз в пять лет от роду, другой раз – в десять. Понятно, что в таком возрасте да на таком расстоянии от Чечни он не мог иметь никакого представления об аккинцах. В то время гора Казбек, вблизи которой проходила Военно-Грузинская дорога, была чуть ли не единственной горой Кавказа, о которой знало образованное население России, и Лермонтов употребил этот топоним в поэме просто потому, что других названий гор и не знал. О Кавказе у русских и сейчас весьма причудливые представления, а в то время русский свет вообще практически ничего не знал ни о нашей земле, ни о наших народах. Черкесов русские путали с чеченцами, кабардинцев с татарами. Также и Лермонтов поместил в свою поэму о кабардинском предводителе Исмаил-бее «старика чеченца», вероятно, чтобы просто подчеркнуть свою осведомленность (как оказалось, очень несовершенную) о населяющих Кавказ народах. Даже когда он поехал в свою первую военную командировку (точнее, ссылку) на Кавказ (1837 г.), в которой был довольно мало и в боевых действиях не участвовал, у него были еще сильно искаженные представления о кавказских народах. В написанной через год или два года повести «Бэла» Лермонтов говорит о похищенной русским офицером на Кубанской линии черкесской княжне, которую оккупант, проникнувшийся к ней симпатией, спрашивает: «Может быть, ты любишь какого-нибудь чеченца?». Как могла черкесская княжна (о строгости нравов адыгской аристократии ходили легенды далеко за пределами Кавказа), да еще с Кубани, настолько близко познакомиться с жителем Чечни, что влюбилась в него? Все это говорит о том, что тогда, а тем более, во время написания «Измаил-Бея», М. Лермонтов просто не знал точно, где какой народ на Кавказе живет, и «старик чеченец» у него попал на Казбек совершенно случайно. А в чеченских тукхумах русский поэт вообще разбираться не мог.

Суть же не в неграмотности русского поэта относительно Кавказа. Зачем, вообще, стоило цитировать оккупанта-кафира, чтобы прославить свое племя?! Можно отметить, что этот человек обладал незаурядным литературным талантом, умел очень хорошо передавать образы стихами. Однако он свои стихи писал не для Кавказа. На Кавказ он пришел с оружием воевать против верующих и тушить свет Ислама.

Кафиры, с детства воспитывая нас в своих школах, приучили нас к почитанию своей культуры и своих литературных деятелей. М. Лермонтов был в этом отношении очень удобен для них, потому что очень много писал о Кавказе. Но, еще раз повторю: о Кавказе, а не для Кавказа.

Этот человек, выросший в обстановке тяжелого семейного конфликта, чьими друзьями в детстве большей частью были дети крепостных крестьян, видевшие в нем прежде всего господина, постоянно испытывал чувство неудовлетворенности жизнью и искал себе острых ощущений. Это и довело его до конфликта с репрессивным режимом Николая I. Во время своего второго ареста за дуэль с сыном французского посла в России он сам рвался в действующую армию. Вот свидетельство его друга В. Белинского: «…Лермонтов слегка ранен и в восторге от этого случая, как маленького движения в однообразной жизни… Если, говорит, переведут в армию, буду проситься на Кавказ. Душа его жаждет впечатлений и жизни».

Вторая ссылка на Кавказ уже не была для него увлекательной поездкой, как первая. Он добился желаемого и был командирован в действующую армию. В июне 1840 г. он писал из Ставрополя (тогда там располагался генеральный штаб русских оккупационных войск) своему знакомому А. Лопухину, что едет на левый фланг «брать пророка Шамиля». 6 – 10 июля 1840 г. экспедиция генерала А. Галафеева, в составе которой находился Лермонтов, выступила из крепости Грозной, через Ханкалу с боями продвинулась в Дуду-Юрт, а затем – через Большую Атагу и Чах-Гери к Гойты. Затем кафирское соединение захватило Урус-Мартан и Гехи. 11 июля кафиры предприняли штурм укреплений муджахидов на реке Валерик, и о Лермонтове в военном журнале указывается следующее: «…офицер этот… исполнил… поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы». Понеся при штурме большие потери, кафиры развернулись и, с боем пройдя через Ачхой-Мартан, отступили обратно в крепость Грозную. Во второй половине июля – начале августа М. Лермонтов участвовал в походе кафиров в Северный Дагестан. 10 октября во время очередной экспедиции в Чечню Лермонтов принял командование ударной сотней конных казаков. Со своим подразделением он получил поощрение командования за свои действия 12 октября в районе Шали и 15 октября при переправе через реку Аргун. В конце октября – начале ноября 1840 г. герой Шайтана отличился в боевых действиях против муджахидов 27, 28, 29 и 30 октября у Алдов, Гойты и снова на реке Валерик. 24 декабря 1840 г. непосредственный начальник М. Лермонтова полковник В. Голицын подал главнокомандующему российских оккупационных войск П. Граббе рапорт с представлением к награждению Лермонтова золотой саблей с надписью «За храбрость». 5 марта 1841 г. рапорт с представлением Лермонтова к награде за участие в экспедиции в Малой Чечне подал командир Отдельного кавказского корпуса, однако царские власти, недолюбливавшие его, отказали. 15 июля 1841 г. «жажда движения и жизни» по воле Аллаха سبحانه و تعالى сделали свое дело: из-за пустяка поссорившись со своим давним приятелем – тоже русским военным Н. Мартыновым, Лермонтов был убит тем на дуэли. Довольно распространенный конец российских оккупантов и в наше время.

Иногда любят говорить, что этот кафир будто бы уважал и жалел кавказские народы. Может быть, и уважал (муджахиды умеют заставить врага Ислама себя уважать). Насчет того, что по-настоящему жалел, довольно сомнительно. Трудно представить, что нормальный человек может так остервенело пытаться убить того, кого жалеет. Одна бывшая сотрудница НКВД – охранно-карательного органа сталинского режима, в своих воспоминаниях рассказала об эпизоде, когда во время Второй Мировой войны советский трибунал расстрелял восемнадцатилетнего солдата, при сильном артобстреле потерявшего самообладание и несанкционированно выскочившего из зоны боевых действий безо всякого намерения в действительности дезертировать. Свой рассказ советская сторожевая собака закончила тяжелым вздохом: было жалко мальчика, но что поделать – такая была политика! Вот вроде того же и лермонтовская «жалость» к нашим народам. Судя по тому, как отчаянно воевал он против воинов Аллаха سبحانه و تعالى, свой куфр он любил больше, чем население Кавказа.

Может быть, кому-то нравятся стихи этого поэта. Однако от этого он не перестает быть врагом Ислама. И не к лицу мусульманину гордиться тем, что какой-то российский оккупант, пусть и талантливый поэт, упоминал в своих стихах твой народ или племя. Если только не с трепетом. Как, например, в упомянутой уже мною повести «Бэла» из цикла «Герой нашего времени», тот же Лермонтов приводит слова офицера-оккупанта: «Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы (чеченцы, – А.Т.); нынче, слава Богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отойдешь за вал, уж где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди – либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..». Вот здесь нам по воле Аллаха سبحانه و تعالى есть, чем гордиться: отсюда мы узнаем, какой ужас наводили на воинов куфра воины Ислама. Но восхищаться тем, что какой-то кафирский деятель просто упомянул где-то о твоем народе или когда-то встречался с кем-то из его представителей – недостойно для искреннего раба Аллаха سبحانه و تعالى. Между прочим, ни один русский не будет гордиться, что его предок встречался с каким-нибудь знатным монголом времен Бату-хана или представителем гитлеровской интеллигенции. Почему же некоторые кавказцы, мусульмане, гордятся тем, что кафирские деятели, оккупанты удостоили их предков своим вниманием? Скорее Путин должен гордиться встречей с дворником-мусульманином, чем мы тем, что о нас когда-то вспомнил какой-то русский писатель. Потому что мы стоим перед Аллахом سبحانه و تعالى на куда как большей степени, чем любой, пусть самый знаменитый, кафир. Ведь все дела кафиров в День Суда будут обращены в ничто.

Вот еще известные имена писателей-оккупантов, врагов Аллаха سبحانه و تعالى, воевавших с мусульманами на Кавказе: Александр Бестужев-Марлинский (мечтал превратить Кавказ во всероссийский алкогольный завод; убит на мысе Адлер на Черноморском побережье Кавказа), Александр Одоевский (умер в 1839 г. от малярии в русском укреплении Лазаревское также на Черноморском побережье Кавказа), Лев Толстой (служил артиллеристом в Чечне в начале 50-х гг. XIX в., где при фронтовой обстановке написал свое первое произведение – знаменитую повесть «Детство»; играя в карты с муртадом-коллаборационистом, проиграл свое родовое имение). Для России они – великие культурные деятели, но для нас – были, есть и будут враги, поскольку ничего не принесли нам хорошего, зато сражались с нами, убивали мусульман, привели к победе Россию, чуть не затушившую у нас свет Ислама. И умерли в неверии, обрекши себя на вечные муки Огня. И мы должны гордиться не теми, кто из наших предков с ними встречался и разговаривал, а теми, кто отправил их по воле Аллаха سبحانه و تعالى в Ад.

Пусть верующие не берут себе близкими неверных, помимо верующих. А кто сделает это, у того с Аллахом нет ничего общего, если вы только не будете опасаться их страхом. Аллах предостерегает вас от самого Себя, и к Аллаху – возвращение».

Коран, сура 3 Аль ‘Имран, айат 28

Абу-т-Танвир Кавказский

ИА “ХУНАФА”

الحنفــاء